Книга: «Лжеучения нашего времени»

«Богоискательство» и богоборчество Л. Н. Толстого

Начало¹

Довольно широко распространен взгляд, что между Толстым и Православной Церковью не было антагонизма, что Толстой до конца своих дней оставался философом-богоискателем и более того — проповедником особого, «очищенного», христианства. Знакомство со сравнительно малоизвестными фактами биографии Толстого позволяет уяснить неправомерность подобной трактовки его мировоззрения.

Истоки и влияния

Известно, что с пятнадцатилетнего возраста Толстой увлекался чтением Жан-Жака Руссо, называл его впоследствии своим учителем, портрет которого носил в юности на груди, вместо нательного креста. «Мое отречение от вероучения, — замечает Толстой в «Исповеди», — очень рано стало сознательным... Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему учили, и к тому, что исповедовали предо мной большие, но доверие это было очень шатко». В шестнадцать лет, готовясь к экзаменам для поступления в Казанский университет, Толстой записывает: «Весь катехизис этот — ложь». Даже тогда, когда Толстой пытался формально исполнять православные обряды, он не исповедовал основных вероучительных истин христианства, не разделял веры в догматы Церкви. Характерна запись, сделанная Толстым в своем дневнике в 1852 году: «Не понимаю тайны Троицы и рождения Сына Божия...». А в июле 1853 года он пишет: «Не могу доказать себе существование Бога, не нахожу ни одного дельного доказательства и нахожу, что понятие не необходимо. Легче и проще понять вечное существование всего мира...»

Толстому было чуждо христианское учение о спасении. Он не видел сокровенного смысла в церковных Таинствах, не признавал Богодухновенности Священного Писания. «Вера» его ограничивалась признанием некоего Абсолюта, чисто отвлеченного, спиритуального существования души, сливающейся после смерти индивидуума с мировым целым, растворяясь в ткани Вселенной. Такой пантеизм², по существу, противоположен христианскому учению о личностном Боге. Такая «вера» близка к теософическим и оккультным учениям, развивающим мировоззренческие принципы, общие для буддизма, иудаизма и ислама. Позднее Толстой и не скрывал свою близость к восточным культам. В своем «Обращении к духовенству» (1902 г.) он писал: «Для нас истинная религия есть христианство в тех положениях его, в которых оно сходится с основными положениями браманизма, конфуцианства, таотизма, еврейства, буддизма, магометанства» (!).

В своем обширном исследовании «Л. Толстой и Достоевский» Д. С. Мережковский, противопоставляя Толстого и Достоевского, пытался показать, что в Толстом сосуществовали две противоположные сущности, два поочередно сменяющихся характера, как бы два человека: маленький мыслитель, псевдохристианин старец Аким и великий подлинный язычник, «тайновидец плоти» дядя Ерошка. «Обманчивый двойник», призрачный «оборотень», «самозванец» Толстого, не столько даже «мыслящий», сколько «умствующий» старец Аким отпал от Христа и в своем всеотрицающем «христианстве» дошел до почти совершенного безбожия, буддийского нигилизма. Но, добавляет Мережковский, и, думается, здесь он правильно угадал сущность мировоззрения гениального писателя — «истинный Л. Толстой, великий язычник, дядя Ерошка, не отпадал, да и не мог бы отпасть от христианства уже по той причине, что он и не был никогда христианином»³.

Судя по дневниковым записям 1847-1853 годов, в юности Л. Толстой был увлечен идеями петрашевцев и встречался с некоторыми участниками их кружка, в частности с Н.С. Кашкиным, проявляя острый интерес к социальным утопиям своего времени. Л.Н. Толстой испытал также воздействие идей известного немецкого писателя И.Г. Гердера, учение которого складывалось не без влияния масонства, но в пантеистическом миропонимании которого были сильно выражены и материалистические тенденции. Гердер был сторонником учения пифагорейцев о переселении душ, не приемлемого христианской Церковью. Языческое представление о переселении душ, распространенное на Востоке, популяризованное на Западе (в том числе Гердером и в учениях оккультистов), имело широкие отзвуки в творчестве Толстого. Примечательно, что в 1877 году, читая книгу профессора Макса Мюллера (автора лекций «Религия как предмет сравнительного изучения», Харьков, 1877), Толстой с досадой отмечает: «Нигде нет и речи о переселении душ, но только о бессмертии души» (ПСС⁴, т. 48, с. 348). Имя Гердера не случайно упоминается в «Войне и мире», а в вариантах романа остались прямые обращения героев Толстого к масонским сочинениям Гердера. В окончательном тексте романа этими сочинениями навеяны отдельные фрагменты, посвященные сближению Пьера Безухова с Иосифом Алексеевичем, вступлению Пьера в масонскую ложу и дальнейшему участию его в масонской организации. (Вспомним также разговор Наташи и Николая Ростовых перед святочными гаданиями — т. 2, ч. 4, гл. 10.)

Страсть Толстого во всем доискиваться «до корня» привлекла его к изучению масонской литературы, произведений Н.И. Новикова, И.В. Лопухина и других видных русских масонов. В начале 50-х годов Толстой читал масонский журнал «Утренний свет», о чем сохранились сведения в его дневниках. Это предварило более основательное и углубленное изучение философии масонства в период написания «Войны и мира», а также в последующие годы. «На протяжении всей жизни он не раз обращался к сочинениям Новикова и Лопухина, читал масонские рукописи, изучал многие книги масонов, в том числе изданную московскими масонами в 1784 году книгу И. Арндта «Об истинном христианстве»⁵. Составляя позднее ежедневный «Круг чтения», а также сборник изречений «Путь жизни», Толстой не случайно включил в них множество извлечений из масонской литературы, из произведений Я. Беме, Э. Сведенборга, А. Силезиуса и других мистиков. Масонское превознесение своей доктрины как универсальной сверхрелигии, «истинного христианства» оказало значительное влияние на мировоззрение Толстого, толкая его на путь «учительства», связанный в его понимании с отрицанием художественного творчества.

Стремясь подменить собой все мировые религии (но подчеркивая свою принципиальную веротерпимость), широко раскрывая двери всем прозелитам, которые на многих ступенях после так называемого «посвящения» продолжают оставаться слепыми орудиями руководства ордена, масонство претендует на «синтез» эзотерических дохристианских учений и в первую очередь тех, что восходят, по преданию, к эпохе строительства Соломонова храма, легенда о котором играет существенную роль в масонском ритуале. Толстовское неприятие христианства во многом оказалось созвучным масонству (правда, тогдашняя «терпимость» ордена по отношению к христианской Церкви была несвойственна Толстому, особенно в последние годы его жизни). В этом отношении ключевой характеристикой для понимания всей идейной эволюции Толстого является запись в его дневнике от 5 марта 1855 года: «Разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».

Не исключено, что эта мысль возникла в состоянии экзальтации, свойственной Толстому⁶. Но не менее характерно и другое. Запись Толстого поразительно напоминает замысел Великого инквизитора в «Братьях Карамазовых». Постоянно подчеркивая свою миссию провозвестника «очищенного христианства», постоянно ссылаясь на Христа, Толстой, по существу, отрицал его. И это заметили некоторые современники, которым казалось бесспорным, что в глубине своей души, отрицая Богочеловечность Христа, Толстой был подлинным атеистом. Спустя много лет после так называемого «обращения» Л. Толстого, М. Горький писал об этом А. П. Чехову: «Я все не верил, что он атеист, хотя и чувствовал это, а теперь, когда слышал, как он говорит о Христе, и видел его глаза ... знаю, что он именно атеист, и глубокий»⁷.

Вспоминая о Толстом, Горький также писал: «О буддизме и Христе он говорит всегда сентиментально, о Христе особенно плохо, — ни энтузиазма, ни пафоса нет в словах его и ни единой искры сердечного огня»⁸.

В ноябре 1855 года Л. Толстой приехал в Петербург, где часто общался с сотрудниками «Современника» — Некрасовым, Тургеневым, Гончаровым, Чернышевским и другими представителями демократических и либеральных течений. В это время он глубже познакомился с идеями французского и английского утопического социализма. Рационалистические теории и пантеистическая метафизика утопистов были ему внутренне близки, Толстой сам был по складу натуры рационалистом. Его запись в дневнике от 5 марта 1855 года, приведенная выше, перекликается с доктринами «нового христианства» Сен-Симона и «социалистической религии» Оуэна.

На идейные искания Толстого наложили непосредственное влияние личные знакомства писателя с декабристами. В 1860 году, путешествуя по Европе, Толстой встретился во Флоренции с освобожденным из ссылки в 1856 году декабристом С. Г. Волконским (1788-1865), бывшим руководителем Южного общества. Эта встреча произвела на Толстого сильное впечатление. С. Г. Волконский, как и многие декабристы, был масоном. Тесная связь декабристов с масонскими ложами уже отмечалась советскими исследователями. А. Замалеев, в частности, указал, что идея «внутренней Церкви», весьма существенная для отношений масонов с внешним миром, вполне последовательно использовалась декабристами «исключительно в антиклерикальном смысле... Священное Писание было для них только формой, условным знаком для выражения политических воззрений»⁹. К этому времени у Толстого возник замысел романа «Декабристы», начатого писателем в конце 1860 года. Роман был продолжен в следующем году, затем прерван и возобновлен зимой 1863 года, через год после женитьбы на С. А. Берс. Жена писателя впоследствии вспоминала: «Он весь погрузился в чтение материалов, писем, записок, трудно тогда доставаемых. Не помню, когда именно, но он ездил в Петербург, чтобы видеть место заключения декабристов, место, где они были повешены; он искал знакомства с оставшимися декабристами: Свистуновым, Завалишиным, Муравьевым и два раза в жизни возвращался к этой работе...»¹⁰.

Толстой написал только первые три главы в двух редакциях, но роману придавал важное значение и счел нужным сообщить о нем А.И. Герцену (в письме от 14 марта 1861 года, спустя месяц после их личного знакомства): «Декабрист мой должен быть энтузиаст, мистик, христианин, возвращающийся в 56-м году в Россию с женою, сыном и дочерью и примеряющий свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой России». Как видим, Толстой ставит в один ряд далеко не адекватные понятия: «декабрист... энтузиаст, мистик, христианин».

Издатель «Колокола» способствовал знакомству Толстого с литературой, которая печаталась в эмиграции на «вольном станке». Герцен снабдил Толстого рекомендательным письмом к П. Ж. Прудону (1809-1865) — одному из основоположников анархизма. 19 февраля (3 марта) 1861 года, в день освобождения русских крестьян от крепостной зависимости, узнав о своем назначении на должт ность мирового посредника, Толстой выехал в Россию через Бельгию, где в конце марта в Брюсселе навестил Прудона. С сочинениями Прудона Толстой был знаком еще за пять лет до этого визита, о чем сохранились письменные свидетельства: читая Прудона, в мае 1857 года Толстой сделал запись: «Все правительства равны по мере зла и добра. Лучший идеал — анархия».

Прудон Толстому «очень понравился». Как отмечает крупнейший биограф Толстого П. И. Бирюков, «этот энергичный, самостоятельный мыслитель, вышедший из народа, произвел на Льва Николаевича сильное впечатление и, вероятно, имел влияние на выработку его миросозерцания. Как-то в разговоре Лев Николаевич сказал мне, что Прудон оставил в нем впечатление сильного человека...»¹¹.

Перед отъездом из Брюсселя Толстой выписал себе сочинения Прудона и неоднократно обращался к ним в течение своей жизни. Вышедшая в 1864 году в русском переводе книга Прудона «Война и мир» могла повлиять на общее название толстовской эпопеи, первые две части которой первоначально были напечатаны под названием «1805 год». Книги Прудона Толстой позднее запрашивал у Н. Н. Страхова. В одном из писем к Страхову, благодаря его за присланную литературу, Толстой сообщает, что он «весь ушел» в чтение Штрауса, Ренана, Прудона. Давид Штраус (1808-1875), основатель так называемой тюбин-генской школы, подверг сомнению исторический характер евангельских повествований. Вслед за Фейербахом он пытался создать новую «религию», основанную на чувстве человеческой зависимости от законов природы. Эрнест Ренан (1823-1892) был одним из видных романтиков рационализма. Он известен, главным образом, своими работами по истории раннего христианства, в которых в скептическом и рационалистическом духе изображал «жизнь Иисуса».

К концу 60-х годов относится серьезное увлечение Толстого философией А. Шопенгауэра, сочинения которого вызывали у него «неперестающий восторг». Толстой горячо рекомендовал его А. Фету. Пессимистическая этика Шопенгауэра, учителя Ф. Ницше, убежденного, что человек сам создает себе мир суеверий, демонов и богов, а оптимизм — горькая насмешка над страданиями человека, предоставленного самому себе, оказала значительное воздействие на миросозерцание Толстого. П. Е. Астафьев замечал по этому поводу: «Основная мысль учения гр. Л. Толстого о жизни есть признание, что индивидуальная жизнь, в пространстве и времени никогда не достигающая своего назначения—блага, есть зло и нелепость, обнаруживающиеся в столь же нелепой и призрачной смерти»¹². Прочтя в августе 1879 года Книгу Екклезиаста и Книгу Премудрости Соломона, Толстой нашел, что они «имеют много общего с Шопенгауэром...». Шопенгауэра Толстой перечитывал всю жизнь, особенно ему нравились «Афоризмы и максимы», высказывания философа о бренности жизни и значении смерти. Последняя запись о чтении сочинений Шопенгауэра сделана Толстым в дневнике незадолго до кончины: 7-8 октября 1910 года...

Естественно предположить, что все эти влияния психологически подготовили Толстого к переживанию того пограничного состояния, которое известно как «арзамасский ужас». Душевное потрясение, пережитое Толстым, не прошло для него бесследно. Страх смерти проник в сознание писателя и не оставлял его до последних дней.

«Все тот же запах роз, и это все есть Смерть!» — подчеркивал Толстой в стихотворении Тютчева, часто декламировал другое его стихотворение: «И гроб опущен уж в могилу». Вслед за Плехановым и Горьким не раз высказывалось мнение, что именно страх смерти заставил Толстого обратиться к религии в поисках ответа на роковой вопрос, терзавший его далекий от веры ум, — вопрос о противоречии между конечным существованием личности и бесконечным существованием мира. «Толстой искал такого решения противоречия, при котором смысл конечного и преходящего существования личности не унижался бы, не превращался бы в бессмыслицу неизбежно предстоящим уничтожением личности, ее погашением в бесконечности мирового целого»¹³.

Влияние Ж.-Ж. Руссо, петрашевцев, масонства, декабристов, французского и английского социализма, Герцена, анархиста Прудона, «мифической школы» Д. Штрауса, пессимистической философии А. Шопенгауэра — все это, смешиваясь, превращалось в сознании гениального художника в ту «дьявольскую смесь», для взрыва которой достаточно было нескольких искр.

Переживание в Арзамасе могло быть одной из них.

¹ Материал подготовлен на основе статьи В. Никитина («Прометей». М., 1980. Вып. 9).
² Учение, отрицающее бытие личного Бога Творца.
³ Д. С. Мережковский. Поли. собр. соч. Т. 11. М., 1914. С. 33.
⁴ Ссылки на произведения Л. Н. Толстого приводятся по Полному собранию сочинений в 90 томах (ПСС. М.-Л. 1928-1958).
⁵ С. М. Некрасов. Поиски «истинного христианства» русским масонством XVIII века и Л. Н. Толстой // Социально-психологические аспекты критики религиозной морали. Сб. трудов. Вып. 3. Л., 1976. С. 81.
⁶ См.: Г.В. Сегалин. Эвропатология личности и творчества Л.Толстого // Клинический архив гениальности и одаренности. Вып. 3-4. Т. V. Свердловск, 1930.
⁷ А. М. Горький. Материалы и исследования. М.-Л., АН СССР. Т. 2. С. 189.
⁸ М. Горький. О Толстом // Воспоминания. Берлин, 1923. С. 45.
⁹ А. Замалеев. Декабристы и христианство // Наука и религия. 1975. № 12. С. 54.
¹⁰ С. А. Толстая. Дни и заботы Льва Николаевича // Неделя. № 370. С. 10.
¹¹ П. И. Бирюков. Биография Льва Николаевича Толстого. М.-Л., 1923. Т. 1.С. 185.
¹² П. Е. Астафьев. Учение графа Л. Н. Толстого в его целом. Критический очерк. 2-е допол. изд. М., 1892. С. 19.
¹³ В.Ф. Асмус. Мировоззрение Толстого // Литературное наследство. Т. 69. Кн. 1.М., 1961, С. 60.

К оглавлению — читать дальше

На главную страницу сайта Globi.ru
На главную страницу библиотеки Globi.ru